БЛОГ ОРТОМЕД: «Психика – до сих пор тайна для человека»

Body

Разговор с судебным медицинским психиатром Татьяной Вороновой о медицине и вере, жестокости и силе духа людей

Татьяна Иосифовна Воронова руководит судебно-психиатрическим подразделением в городе Гродно, в Белоруссии. Ее работа, в частности, – оценка психического состояния преступников, в чьей вменяемости сомневается следствие. Почему психика – самый загадочный предмет медицины? Много ли действительно неисправимо жестоких людей? Как отказ отпевать самоубийцу может оказаться ошибкой? И каким образом можно поверить в Бога на лекциях по биохимии? Обо всем этом наш разговор.

Иметь желание понять человека

Татьяна Иосифовна, почему вы решили заняться такой тяжелой сферой, как психиатрия, тем более судебная?

– Вы же сами понимаете: зачем человеку идти в психиатры, если у него нет потребности «копаться» ни в себе, ни в других? Естественно, чтобы понять чужую душу, надо, чтобы своя чувствительной была. Нужно иметь желание понять человека, понять, что он переживает; уметь подстроиться и раскрыть его. Раскрыть не цинично, не для того, чтоб потом формально, холодно к этим данными отнестись… Я думаю, здесь речь об определенном складе ума, души, то есть, скорее всего, о призвании.

Не теряется ли вера в человека, когда день за днем видишь убийц и насильников?

– Наоборот, как ни странно, появляется осознанное сострадание к этим людям с их корявой судьбой, к их зачастую бестолковой и тяжелой жизни, к тем трудным обстоятельствам, в которые они попадают. Видите ли, люди чаще всего искренне раскаиваются в содеянном.

Действительно, когда я только начинала работать судебным психиатром, у меня размылись понятия добра и зла, я очень остро реагировала: читаешь какое-то судебное дело и чувствуешь, что сердцебиение учащается, – там же описания подробнейшие, с фотографиями – и думаешь: «Ну, негодяй, ну, злодей!» И ясно, что отношение к преступнику еще до беседы у тебя уже негативное, осуждающее.

Но я столько лет работаю, что стараюсь не обращать внимания на свою первоначальную реакцию: во время разговора может сложиться совершенно иное представление об этом человеке. Сколько раз такое было! Ты приходишь к нему в тюрьму и знаешь, что да, он закоренелый преступник… Но оказывается, что он уже кается, уже несет какое-то наказание, страдает, терпит, и ты ему по-христиански начинаешь сочувствовать. Понятно, что он «достойное по делам своим приемлет», но у тебя уже нет абсолютного негатива по отношению к нему, а только чувство досады и понимание тяжести его креста и креста людей, которые в это время оказались с ним рядом.

Людей, полностью потерявших человеческий облик, не так много. Некоторые в тюрьме к вере приходят: я знаю случаи, когда преступники Библию начинают читать, пытаются что-то осмыслить в своей жизни (насколько это все искренне, не знаю, но все-таки это лучше, чем ничего). И только очень редко встречаются закоренелые преступники, которые делают зло сознательно, активно, повторно, изощренно, получают от этого своеобразное удовольствие. С ними тяжело беседовать: они как злобная крыса, загнанная в угол, которая только скалится и ненавидит всех. И – ни малейшего, даже формального, раскаяния! В этой группе, например, часто можно увидеть токсикоманов, наркоманов – это очень жестокая, «зомбированная» молодежь. Вот такой парень жестоко, цинично убил человека, спрашиваешь его: «Послушай, ну как ты мог?» – а он искренне удивляется: «А что? Я его глаз не видел, когда убивал»… Но таких все же меньшинство.

Вы, как психиатр, часто сталкиваетесь с человеческими трагедиями и крайней жестокостью людей. К этому можно привыкнуть?

– Нет. Сколько ни работай психиатром, а к этим жутким вещам не привыкнешь. Хотя со временем чувствительность снижается, да и с профессиональной точки зрения врач должен обязательно сочетать тонкость восприятия с хладнокровием. Но не всегда получается… Случается, что подэкспертный ведет себя настолько бесцеремонно, нагло, грубо, надменно и злобно, провоцирует тебя, выражая свою неприязнь, что тебя всю трясет, после такого разговора ты чувствуешь себя «отравленной», нужно время на восстановление. Так реагировать, конечно, непрофессионально, но мы ведь, в принципе, обычные люди, в силу своей профессии вынужденные постоянно смотреть в глаза преступникам и просто страдающим людям. Недаром наша работа классифицируется как работа в нестандартных ситуациях.

Вообще экспертов, которые давно в этой профессии, могут задеть только какие-то действительно чудовищные или просто нетривиальные факты. Вот сегодня мне идти на экспертизу. Ужасный случай: женщина в состоянии тяжелой депрессии убила свою горячо любимую дочь и пыталась убить себя, перерезала себе горло, повредив трахею, – ей оказали помощь, она жива и находится в СИЗО. Представить даже трудно: это какая должна быть тяжесть переживаний, чтобы мать могла убить любимую дочку, своего «ангела»! При том что женщина хорошая, отзывчивая и заболела всего год назад, дважды лечилась в психдиспансере. И она сама, и родственники не хотели осознавать факт психического расстройства и активно отказывались от психиатрического наблюдения и помощи. И вот сейчас, представьте, каждый час для нее, как пытка. Она будет искать малейшей возможности к суициду – как счастья…

А вина… понимаете, при психических расстройствах человек не вполне свободен: он не владеет собой, а в своей болезни он не виноват.

Когда такой человек совершает суицид, можно ли сказать, что он сделал это не по своей воле?

– Да, поэтому Церковью человек, находящийся в состоянии психического расстройства, оправдывается. Другое дело, что родственники далеко не всегда могут принести священнику справку о том, что самоубийца был невменяем, – и его не отпевают. На нем стоит клеймо самоубийцы, хотя он не виноват – это был не его свободный выбор.

В понятия психической болезни входят и острые, внезапно возникающие состояния, и хронические, длительно существующие. Часто психически больной человек не обращается за помощью к психиатру, потому что ему крайне неприятно, фактически невозможно признать, что он психически болен. В результате человек со своей этой тяготой живет – никто не хочет воспринимать себя как нуждающегося в лечении. А дальше – больше: болезнь имеет свои законы развития. Если говорить, например, о депрессии, которая сейчас названа болезнью века, болезнью цивилизации, то кроме сниженного настроения появляется неспособность получать удовольствие от жизни: все, что раньше радовало, теперь человеку безразлично. Появляется чувство собственного бесчувствия, все, даже реальные несчастья близких, воспринимается с эмоциональной притупленностью: и себя не жалко, и никого не жалко. Чувство собственного бездушия, отупения – оно ведь очень тягостное. Возникает вопрос: а для чего я живу? А если у человека еще бред и галлюцинации… Так что пока больной способен скрывать свое состояние от окружающих, он будет это делать, до последнего.   

Непознанная область

Вы столько повидали, неужели везде виден смысл? Говорят, психические болезни тяжелее физических. Как смириться с их наличием?

Татьяна Иосифовна Воронова. Фото: В.Ештокин– Раньше я относилась к психиатрии только как к науке. А теперь чем больше вникаю в церковную жизнь, читаю духовную литературу, тем больше понимаю, что психические болезни – это испытание свыше. Мне кажется, что это Промысл Божий в отношении какой-то определенной структуры души: Бог ведь видит, для кого что спасительней, Он видит, что кому-то это надо. Честно говоря, это очень тяжелый крест, и неизвестно, для кого он тяжелее – для самого больного или для его родственников.

В болезни очень многие приходят к вере. Конечно, и к вере они подходят со своей меркой: например, у них может быть яростное самообвинение, самоуничижение. Тут надо с мудростью, с терпением к больному отнестись.

И надо сказать, что люди в Церкви гораздо легче переносят свою болезнь. Я знаю одного молодого человека, который успешно закончил семинарию и даже стал служить священником и вдруг заболел психической болезнью. А он прекрасно образован, может цитировать наизусть святых отцов, а в результате он стал таким «бродячим проповедником» – пытается, как может, приводить людей, которые попадаются на его трудном пути, к вере. Много людей за него молится, поэтому течение его болезни более или менее благоприятное. А его ровесник, с которым он поддерживал до болезни дружеские отношения, обычный молодой человек из хорошей семьи, который заболел такой же болезнью, просто лежит, не поднимается, ему ничего не надо, у него уже сформировался тяжелый психический дефект. Вот такое разное течение, казалось бы, одного и того же заболевания.

Помните место в Евангелии, где апостолы спрашивают у Христа про человека, который слеп от рождения: кто согрешил – он или родители его, что родился слепым? И Его ответ: ни он, ни родители его, но это для того, чтобы явилась на нем слава Божия. Так и здесь. Во славу Божию человек должен потерпеть…

А как медицина отвечает на этот вопрос: «Почему человек вдруг заболел»?

– Можно сказать, что никак. Этиология, то есть причина, неизвестна.

Уже работая в психиатрии, я начала осознавать, насколько не познана область психики. Биохимию мы знаем, физиологию и другие естественные науки – тоже, и узнаём все глубже, уже научились выращивать органы, занимаемся генной инженерией, лечим, и достаточно успешно, онкологические заболевания. Психика – это тайна для человека, она была тайной и тайной, судя по всему, останется. За последний век медицина значительно продвинулась, а психические болезни мы так и не научились лечить, владеем только синдромальной терапией, и это, конечно, потому, что неизвестны причины этих заболеваний.

Когда я пришла к вере и стала читать книги о духовной жизни, то начала подмечать интересные вещи: например, что симптомы основных психических заболеваний соответствуют основным порокам человека – «семи смертным грехам». Ну, например, при депрессивном расстройстве наблюдается депрессия – уныние, отчаяние. С другой стороны, есть так называемое маниакальное состояние, когда человек не знает меры ни в чем: у него повышенное настроение, он алкоголизируется, предается излишествам, часто проявляет гневливость, несдержанность, раздражительность, взрывается по любому поводу, может причинять вред другим людям, вплоть до физического насилия. Аналогичную связь можно проследить и в случаях других психических расстройств.

Почему психиатрия не может докопаться до причин, как вам кажется?

– Наверное, потому что психика – это же душа, а что мы можем о ней сказать, как ее изучить, пощупать? Наши «компьютеры» – только второго, третьего поколения, и есть «Центральный компьютер», к которому они сами «подключены»… И это заставляет задуматься.

Я видела вечность

Когда вы впервые задумались о вере?

Цикл Кребса– Когда я училась в институте, у меня изменилось отношение к человеку вообще. Я поняла, насколько в человеческом организме все сложно, насколько там все совершенно: и химический состав, и физиология, и психика – настолько все одно к другому просто идеально «подогнано»! Помню, меня поразил в курсе биохимии цикл Кребса. Какие-то вещества с формулами в страницу длиной вступают в реакцию с другим веществом, и эта реакция на бумаге занимает пять страниц. А это – всего лишь расщепление глюкозы. Это же как целая атомная станция! И думаешь: «Ну как же это здорово!» Человек совершенен по структуре своей. Поэтому сомнений в существовании высшего начала – Творца – у меня никогда не было.

К вере я шла потихонечку. Еще с юности как-то себя всегда чувствовала частицей чего-то большего, чувствовала и видела связь между событиями, людьми и обстоятельствами, в этом был явный смысл, логика, Промысл. И потом у меня в жизни случилось очень яркое событие…

Был 1984 год, я четыре года как закончила институт и ждала рождения моего старшего сына. Роды были тяжелые, мне дали кратковременный наркоз и – я не знаю – может быть, это была клиническая смерть. Как это обычно описывают, я как бы вышла из себя – и тут же меня словно озарило: я очень ярко, твердо поняла, что душа бессмертна. Как бы видела эти круги бесконечности, и пришло четкое понимание того, что душа человека бессмертна. И вот с этим ясным пониманием я прихожу в себя. Сначала возвращается слух, потом зрение – вижу свет, лампы, операционную. И вот подходит старый такой акушер-гинеколог – в свое время полгорода, что называется, на свои руки принял – и спрашивает: «Что ты видела?» Я говорю: «Я видела вечность». А он мне: «Ты, дорогая, на том свете побывала».

Как долго вы в Православии?

– В детстве я была крещена в католичестве, но около семи лет назад приняла миропомазание и присоединилась к Православной Церкви. Сначала читала книги митрополита Антония Сурожского, дальше – святых отцов. Перечитала все, что было в церковной и собственной библиотеке, от корки до корки – у меня в тот период появилась какая-то духовная жажда, я не могла насытиться, открывала для себя целый мир христианства! Но я хочу сказать честно: сама, по своей инициативе, без проводника никуда бы я не пришла. В храм меня привел пономарь Гродненского собора Антоний – глубоко верующий и духовный человек из семьи священника, у которого есть способность вызывать на искренний разговор. Дальше это был настоятель нашего прихода, отец Вячеслав, который стал для меня образцом христианского отношения к жизни и людям – чистого, понимающего, прощающего, образец христианской любви.

Я считаю, что без веры нельзя жить, и не понимаю, что держит на плаву атеистов.

В каком смысле?

– Когда мы учились в мединституте, на лекциях по психиатрии и психологии нам говорили: «Только благодаря тому, что человек способен вытеснять из сознания мысль о смерти, он может жить, строить планы на будущее, радоваться».

Как жить, как умирать, если жизнь трагична, а после смерти – пустота, могила и черви? Это же трагедия! Трагедия не только в том, что мы умираем, а в том, что мы это осознаем, в отличие от животных, – сам факт наличия души и духа делает жизнь тяжелым испытанием. В молодости об этом не задумываешься, пока ты здоров и активен, у тебя, может, и времени над этим подумать нет, а в зрелости, наедине с собой, по-моему, любой человек начинает осмысливать свою жизнь. А менять убеждения в старости очень сложно… И если нет веры, то какой смысл в этой жизни? Ну как умереть – просто так? А для чего прожил? Я не открою же Америку, если скажу, что все наши земные ценности не имеют никакой цены, раз мы умрем. И поэтому и есть желание заполнять жизнь всякой суетой, пустотой.

Говорят: «Я живу для детей, я им передам опыт, останусь в них…»

– Знаете, это тоже такое вытеснение, на языке психологии. Даже если ты для детей живешь, а они – для чего, если нет ничего потом? Для чего ты их на белый свет пустил? Остается только обнять этих детей и плакать над их несчастной жизнью и над своей. Что хорошего, что ты дал им жизнь, в которой нет смысла? Облек их только на тяжелое испытание, душевные мучения.

Слаб любой человек

Что бы вы ответили на аргумент, что вера нужна слабым людям, которые не способны справиться с трагичностью жизни?

Татьяна Иосифовна Воронова– Вы знаете, когда я стала работать, то сделала для себя неприятное открытие: слаб любой человек. Как бы он ни излучал самодостаточность, насколько бы ни казался уверенным в себе – все равно он слаб. У всех есть свои уязвимые места.

Будучи молодым психиатром, я думала, что взрослые, и тем более старые люди, знают какую-то тайну, знают смысл жизни, и поэтому выглядят стабильно, уверенно, защищенно. А потом я поняла, что они так же уязвимы, как и все остальные. Даже более уязвимы, потому что они понимают в жизни гораздо больше молодых. Понимают трагизм жизни.

Никто не минует вопроса жизни и смерти. Либо ты приходишь к выводу, что все осмысленно и неслучайно, либо ты для себя просто закрываешь эту тему, делаешь себе «анестезию». Но если делаешь себе «анестезию», то наступает душевная бесчувственность, онемение, а разве можно человека назвать полноценным, если у него душа – такой полуфабрикат, если он не хочет думать, не хочет чувствовать, не хочет анализировать?

Если человек слаб, то как же объяснить силу, высоту духа иных людей?

– Это две стороны человеческой личности. Вот, например, недавно было уголовное дело: выпившие молодые ребята гоняли на машине и разбились. Люди, которые жили рядом с местом аварии, услышав хлопок, выбежали – они были по возрасту как родители этих ребят. Машина от удара загорелась, и эти люди – муж и жена – кинулись спасать сначала пассажира машины. И спасали до последнего: пламя распространялось, капот уже горел, а дверцу заклинило – и тогда они разбили стекло. Пассажир был в сознании, но самостоятельно выбраться не мог. И вот женщина тянула его из окна пассажирской дверцы, а мужчина помогал через разбитое лобовое стекло. И вытащили, он успел отползти от машины! А водитель был без сознания и к тому же – пристегнут ремнем. Кинулись к нему, стали вытаскивать… У водителя уже вспыхнули брюки, волосы на голове, а этот мужчина все равно тянул его, пытался спасти, понимая, что сам сейчас может погибнуть. Только когда полностью вспыхнул салон автомобиля, он отскочил, и в ту же минуту машина взорвалась. Вот удивительно!

На себя иногда примеряешь – думаешь: «Ну, не знаю, я никогда б в жизни не смогла так самоотверженно и благородно поступить!» Насколько человек бывает высок и удивителен…

И это – тоже загадка психики?

– Да, это загадка, которую самостоятельно мы разгадать не можем. Наверное, можно сказать, что в ситуации стрессовой ты поступаешь уже как-то иначе, чем в обыденной жизни, у некоторых людей инстинкт самосохранения уходит на задний план, а на первый план выступает высота духа, в отличие от других, которые любой ценой, даже ценой гибели других людей, спасают свою жизнь. Но все-таки наши земные оценки, человеческие, житейские критерии не работают ни в понимании болезней, ни в понимании поведения людей. И это – одна из тайн бытия.

Поэтому, с одной стороны, восхищаешься совершенством, высотой духа человека. А с другой – хочется его пожалеть, хочется, чтобы тебя пожалели. Когда жалеешь человека, ты, наверное, ему просто даешь понять, что ты такой же, как он. И что ты понимаешь и принимаешь его слабости и не принимаешь их за прихоть или еще что-то такое недостойное. Как ты пожалеешь кого-то, не понимая его, правда? Если жалеешь – значит, понимаешь.

Настолько человеку важно быть понятым, услышанным?

– Конечно, очень важно. Всем нужна поддержка. Современному человеку, особенно городскому, вообще очень тяжело: на него столько проблем сваливается, что без депрессий, без срывов, переживаний почти невозможно! Невротическая депрессия может случиться у каждого – от перегруженности, от эмоциональной усталости, когда человек постоянно в информационной круговерти, круговерти дел, забот, когда он не отдыхает. Это черта нашего времени. Здесь очень важно расставить приоритеты – что главное, что второстепенное; чего ты ищешь, к чему идешь, какая у тебя цель?

Я очень завидую людям, которые тверды в вере и в любом случае не унывают, воспринимают тяжелые обстоятельства как данность, как волю Божию. Те, кто умеет это, счастливые люди! Таким людям Бог дает силы, а когда мы сами, своими силами пытаемся выкарабкаться – нам очень тяжело, не за что «зацепиться» душой, возникает недовольство, и оно накручивается, накапливается…

Как образец христианского подхода к неприятным, затруднительным обстоятельствам вспомнился мне один случай. Я помню, мы ехали как-то с нашим настоятелем в паломничество в Польшу, всем приходом, на машинах. И один водитель у нас был рассеянный такой: он вечно отстанет, заблудится, а мобильной связи нет, и мы не знаем, где его искать. Так было несколько раз. Я непроизвольно, чисто с профессиональной точки зрения, наблюдала, как будет реагировать на это отец Вячеслав. А он только скажет: «Искушение!» – и всё.

И когда человек, христианин научится так относиться к своим бедам – не выплескивать раздражение, не искать виноватых, а спокойно положиться на волю Божию, – это, я считаю, высший пилотаж.

С Татьяной Иосифовной Вороновой
беседовала Валерия Михайлова

Источник: http://pravoslavie.ru